Ректор Минской духовной академии – о языке, автокефалии и богословской науке в Беларуси
Храм святого Кирилла Туровского в Минске, в котором служит архимандрит Сергий (Акимов) – один из немногих, где, по благословению митрополита, совершаются литургии на белорусском языке. Для Беларуси это явление, конечно, далеко не новое, но не всегда такие службы активно поддерживаются прихожанами.
Церковь ориентируется на своих прихожан
– В Минске есть группа сторонников совершения богослужений на белорусском языке, – рассказал архимандрит Сергий. – Они принимают участие в совершении белорусской литургии в разных храмах города; в нашем академическом храме – несколько раз в месяц. У них свои чтецы, свои певчие. В этом году в нашем храме даже на Пасху была утренняя литургия на белорусском языке.
– На ваш взгляд как священника и ученого, есть ли целесообразность переводить богослужения (полностью или частично) на какие-то современные языки – русский или белорусский?
– В принципе, я в этом острой проблемы не вижу, поскольку богослужение должно быть понятно людям. Миссия святых Кирилла и Мефодия, наследие которых мы так ценим, как раз и заключалась в том, чтобы донести евангельскую весть и церковную проповедь людям на понятном для них языке. Но сейчас вопрос и в самих людях: готовы ли прихожане – из числа тех, кто регулярно посещает церковь, к каким-то изменениям. Нередко те, кто громко выступает и ратует за белорусский язык в богослужении, сами на эти богослужения не ходят. И не будут ходить, даже если все службы будут на белорусском языке.
У нас по соседству, в кафедральном соборе, как-то пытались читать Евангелие и Апостольские послания на белорусском языке (параллельно с церковнославянским). Но группа прихожан выступила категорически против. Они писали протестные письма, даже к нам в храм приходили с возмущениями. Поэтому, чтобы не смущать людей, такая практика в кафедральном соборе была отменена. Церковь ориентируется на своих прихожан. Если люди будут разговаривать на белорусском языке и будут проявлять готовность посещать белорусские богослужения, то, я думаю, со временем ситуация изменится. А искусственное изменение языка в богослужении ни к чему не приведет. Возникнет лишний конфликт, и значительная часть постоянных прихожан уйдет туда, где совершаются привычные богослужения.
– Как вообще вы оцениваете языковую ситуацию в Беларуси? Нужно ли нам сохранять существующее официальное двуязычие (русский и белорусский языки), или, возможно, необходимы какие-то реформы – например, для поддержки белорусского языка?
– На мой взгляд, в той части, которая касается языковых вопросов, наше государство ведет себя достаточно деликатно и продуманно. В свое время, в начале 1990-х, здесь была грубая, насильственная белорусизация. Все это вызывало у людей негативную реакцию. Я знаю, что многие в 1994 году голосовали за А. Г. Лукашенко именно потому, что он гарантировал свободное хождение русского языка. И сейчас в этом плане ситуация в нашей стране спокойная. Полагаю, что если бы наша южная соседка – Украина – дала возможность русскоязычному населению, которого там очень много, жить в привычной для себя языковой среде и не создавала бы искусственных ограничений, то, возможно, там было бы меньше сложностей.
Проблема белорусского языка состоит в том, что он, в силу целого ряда причин, существовал как язык сельской местности и был недостаточно связан с городской культурой. Фактически к вытеснению белорусского языка привела активная урбанизация, которая продолжается и в настоящее время. Белорусский язык постепенно уступал свои позиции в советский период, да и сегодня. Но я бы не стал обвинять в этом прошлую или современную власть. Думается, здесь работают иные механизмы. При этом едва ли можно спорить с тем, что национальный язык – это богатство и достояние народа, и его необходимо сохранять и развивать.
С другой стороны, любой язык – это, в первую очередь, средство коммуникации.
Если мы будем писать научные работы в своей научной области (которая интересна узкому кругу людей) только на национальных языках, то это уменьшит возможность знакомства с нашими разработками и достижениями. Знание языков, возможность общаться на разных языках способны только обогатить нас. Поэтому в языковой сфере важен разумный баланс.
– Скажите, а в Минской духовной академии были учащиеся, которые писали свои работы на белорусском языке?
– Кандидатских диссертаций на белорусском языке у нас не было. Но не потому, что мы выставляем искусственные ограничения. В большинстве случаев и в преподавании у нас употребляется русский язык. Однако отдельные преподаватели используют и белорусский язык. Здесь какая есть опасность? Когда студенты изучают узкие, специальные дисциплины, они одновременно воспринимают специфическую терминологию. Мне представляется, что обучающемуся целесообразно первоначально получать базовые знания на одном языке. Если студент еще не освоил русскую богословскую терминологию, то при попытке параллельно осваивать аналогичную белорусскую терминологию (особенно с учетом того, что белорусские богословские термины у нас еще не устоялись), могут возникать путаница и лишние сложности. Однако мы не создаем никаких искусственных препятствий в академии в плане использования белорусского языка. У обучающихся имеется в некоторых случаях и свобода выбора. Например, в нашем храме можно услышать студенческую проповедь на белорусском языке.
Что значит слово «автокефалия» для обычных прихожан
– Нередко языковые вопросы, как это заметно по многим странам бывшего СССР, увязывают с вопросами независимости, в том числе независимости церковной. Несколько лет назад на собрании духовенства Минской области прозвучала идея о том, чтобы повысить статус Белорусской Православной Церкви до уровня самоуправляемой, по образцу Эстонской Православной Церкви Московского Патриархата. Правда, эта идея никакого дальнейшего развития не получила, но мне бы хотелось узнать ваше мнение: какой статус – Экзархата (как на сегодняшний день), автономии или даже автокефалии был бы наиболее полезен для БПЦ?
– Когда сегодня рассуждают об автокефалии, то неизменно в этих рассуждениях присутствует политический подтекст. Мне самому хочется находиться не на стороне политиков, а на стороне Церкви, которая выше политики. Мое поколение, как и более старшее, имеет только один опыт – опыт пребывания в лоне единой Церкви, объединяющей родственные народы Беларуси, Украины, России. И рассуждения о родстве для очень многих людей не являются абстрактными, например, в моей семье имеются соответствующие родственные, кровные связи.
Что могут значить слова об автокефалии для большого количества православных христиан, стремящихся исполнять заповеди Божии, регулярно участвующих в богослужении, причастных реальной церковной жизни? Могу предположить, что слово «автокефалия» для обычных верующих прихожан мало что значит.
– Вы не думаете, что если реально начнется некое движение за автокефалию (автономию) Белорусской Православной Церкви, то оно будет носить скорее политический характер, отражая интересы власти и государства, но не интересы церковного сообщества?
– В нашей стране, безусловно, сильная государственная власть. Но эта власть отличается большой социальной ответственностью. Она очень внимательна к настроению народа. В искусственном порождении новых конфликтов и создании социальной напряженности никто не заинтересован. Для государства важно сохранение единства и общественного согласия, поэтому оно всегда будет учитывать мнение большинства духовенства и церковного народа.
– Как вы оцениваете нынешнее влияние государства на церковные дела, в особенности то взаимодействие между Церковью и государством, которое сложилось в рамках существующего правового поля? Считаете ли вы, что тех соглашений, которые подписаны между БПЦ и государством, достаточно для обеспечения эффективного функционирования нашей Церкви и эффективного и продуктивного взаимодействия с органами власти?
– Мне кажется, что на сегодняшнем этапе этих соглашений вполне достаточно. У нас сложились взвешенные отношения между Церковью и государством, причем государство избегает существенного вмешательства во внутрицерковные дела. Полагаю, что слишком тесное взаимодействие Церкви и государства может быть вредным – это видно и из истории. В Беларуси, полагаю, в этом плане сложилась оптимальная модель, хотя, конечно, нам бы хотелось немного большего в плане образования, чтобы мы – духовные учебные заведения – могли выдавать дипломы государственного образца.
– Это давняя проблема с дипломами, но ее решения пока не видно. На ваш взгляд, где находится главный центр противодействия?
– Есть понимание этой проблемы в ряде государственных ведомств. Но есть и определенные разногласия. С другой стороны, это позволяет нам выстраивать нашу образовательную систему так, как это наиболее целесообразно с точки зрения Церкви. Церковь готовит кадры для себя, и государство на сегодняшний день в процесс подготовки этих кадров никак не вмешивается. Единственное, что регулируется, – это обучение студентов-иностранцев и преподавание в духовных школах лиц с иностранным гражданством. Здесь нужно согласование с соответствующим государственным органом. Так что это несомненный плюс, что Церковь независима в подготовке своих кадров. Минус, конечно, в том, что люди, которые поступили в церковные учебные заведения и провели здесь достаточно много времени (почти десять лет, если учитывать и подготовку кандидатской диссертации по богословию), на выходе, получив наши дипломы, считаются государством выпускниками только средней школы.
– Тем не менее, насколько мне известно, государство оказывает финансовую помощь духовным учебным заведениям, включая частичную помощь с оплатой труда преподавателей?
– Да. Распоряжением Президента Беларуси уже не первый год выделяются средства на стипендии и на зарплаты преподавателям и сотрудникам, обеспечивающим учебный процесс. Мы, конечно, очень благодарны и довольны, что у нас есть эта поддержка. Государство заинтересовано, чтобы кадры для религиозных организаций готовились здесь, в нашей республике. И на сегодняшний день, благодаря этой поддержке государства, Белорусская Церковь в полной мере обеспечивает себя священнослужителями и церковнослужителями. Мы не зависим в этом ни от Российской Федерации, ни от других стран. Отчасти это относится и к подготовке кадров высшей научной квалификации.
В Минской духовной академии есть свой Совет по защите кандидатских диссертаций. Докторские диссертации можно защищать в Объединенном докторском диссертационном совете Московской, Санкт-Петербургской и Минской духовных академий (председателем которого я являюсь). Если же говорить о помощи государства, то могу еще отметить, что государство построило комплекс зданий в центре столицы для Минской духовной академии, а в Жировичах, где расположена Минская семинария, был сделан за счет государства капитальный ремонт и проведено техническое оснащение. И даже в этих обстоятельствах государство не вмешивается ни в организацию, ни в содержание образовательного процесса. Так что нам здесь жаловаться не на что.
Священник должен понимать, как его слово может отозваться
– Вы отмечали, что для Церкви чрезмерная увязка с государством может быть неполезной и даже опасной…
– Когда Церковь становится государственным институтом, то все возможные неудачи государственной власти, все ее недоработки, все непопулярные методы, которые могут вынужденно использовать в определенных ситуациях силовые структуры, порождают недовольство, которое способно отразиться и на Церкви. И Церковь здесь очень многое теряет. Все-таки Церковь – это институт, который говорит о вечном, о Боге, о любви, о прощении, о терпении, это институт, далекий от насилия и политики. Да, можно и порой нужно давать нравственную оценку тем или иным явлениям политической, общественной жизни, призывая к согласию и примирению, но при этом не следует ни заниматься политикой непосредственно, ни становиться частью государственного аппарата.
– Но какие конкретно события, на ваш взгляд, Церковь может комментировать?
– Это очевидные вещи, имеющие нравственное измерение, связанные с социальной справедливостью, вопросы права человека на жизнь, свободы и достоинства человека и тому подобное.
– Как вы считаете, могут ли и должны ли священнослужители открыто выступать по каким-то актуальным вопросам общественной, политической и социально-экономической жизни?
– Это непростой вопрос. С одной стороны, мы, как граждане своей страны, как те, кто принимает определенное участие в политической жизни, например, участвуя в выборах, можем и, наверное, должны иметь свою позицию по каким-то политическим вопросам. С другой стороны, слово священнослужителя порой воспринимается окружающими как слово Церкви. Не просто человека Церкви, а как слово самой Церкви.
В любом случае священнослужитель должен понимать, как его слово может отозваться. Даже если он будет подчеркивать, что речь идет о его личном мнении, все равно найдутся те, кто истолкует это мнение как позицию самой Церкви. Часто именно так и происходит. А Церковь призвана объединять всех людей, вне зависимости от их убеждений и предпочтений, в том числе и политических. Поэтому, наверное, священнослужителю лучше воздерживаться от каких-то подобных публичных заявлений.
– Может быть, в таком случае, чтобы выразить православную позицию по каким-то значимым вопросам, имеет смысл задуматься о создании общественной или политической православной структуры, которую могли бы формировать, естественно, православные миряне, но, возможно, с благословения священнослужителей?
– Это тоже вещь опасная. Это может привести к разделениям и конфликтам внутри Церкви, в которой, как я уже сказал, должно быть место людям разных взглядов. Кроме того, учитывая все человеческое несовершенство, все неудачи, проколы, ошибки подобного рода организации могут повредить авторитету самой Церкви.
– Однако в ряде стран Европы до сих пор действуют христианско-демократические партии, которые изначально формировались на христианских принципах и на попытке привнести эти христианские принципы в общественную и политическую жизнь.
– В современном мире Церковь имеет максимум возможностей для того, чтобы ее голос был услышан. Ее нравственное учение и принципы возвещаются всеми возможными способами – и с церковного амвона, и в традиционных средствах массовой информации, и в сети Интернет. Делать церковное учение веры и нравственности предметом политического торга было бы не совсем правильным.
Наше богословское наследие мы переиздали – а дальше что?
– Скажите, пожалуйста, есть ли из современных (нашего времени) богословов те имена, которые для вас являются ориентиром, к трудам и советам которых вы прислушиваетесь?
– К сожалению, в силу целого ряда объективных причин, наша церковная наука только проходит путь своего становления. И церковных ученых у нас немного. Ученый – это не просто человек, который получил хорошее образование и известен тем, что обладает знанием о том, о чем не знают другие. Ученый – это, в первую очередь, тот человек, который живет наукой, активно работает, публикует статьи, пишет книги, поддерживает академические контакты с коллегами. Это единственный критерий, по которому можно судить о человеке как об ученом, исследователе.
В свое время на меня произвели большое впечатление профессора Санкт-Петербургской духовной академии, которые, к сожалению, большей частью сейчас уже оставили этот мир. Мне очень нравился архимандрит Ианнуарий (Ивлиев). Он на все смотрел самостоятельным, свежим, не ангажированным взглядом. Мог дать свою, порой неожиданную, оценку самым разным явлениям нашей жизни.
Сейчас для многих ориентиром может быть митрополит Иларион (Алфеев). Его книги, доступные, написанные хорошим языком, способны помочь и простым христианам, и проповедникам, и студентам. Думаю, у нас сейчас потребность не столько в узко-научной литературе (у нас и специалистов не так много), но скорее в том, чтобы пробудить интерес к богословской тематике в обществе в целом и в молодежной среде. Если будет много людей интересующихся, тогда появятся люди с научным интересом, посвящающие свою жизнь изучению богословия.
– Вы полагаете, что пока таких людей не так много?
– Да. И многие вещи у нас находятся в зачаточном состоянии. Что сейчас издается, какая серьезная богословская литература? Даже если взять наши ведущие академии – Московскую и Санкт-Петербургскую, то мы там увидим очень небольшой набор учебных пособий и монографий. Церковные издательства последние годы печатают недостаточно современной богословской литературы, я имею в виду научную литературу. За прошедшие несколько десятилетий в основном переиздавалось наше наследие – то, что пришло к нам из XIX – начала ХХ века. Хорошо, все это было переиздано, а дальше что?
Правда, в последние несколько лет стал активно развиваться связанный с Общецерковной аспирантурой и докторантурой Издательский дом «Познание». Наверное, это сейчас единственное издательство, которое целенаправленно печатает много специализированной современной богословской литературы по самым разным направлениям церковной науки. Здесь, конечно, используется ресурс Общецерковной аспирантуры и докторантуры, а именно те диссертации, которые там готовились. Кстати, в этом году исполняется десять лет Общецерковной аспирантуре и докторантуре, которая уже начала приносить зримые плоды деятельности, хотя, безусловно, для образовательного и научного учреждения десять лет – не возраст.
В современной России, в отличие от нашей страны, теология уже прочно вошла в образовательное и научное пространство. Представители церковной науки имеют возможность не просто получать официальное признание на уровне государства, но также использовать все те средства, которые выделяются государством на поддержку и развитие науки. И если сейчас там, как, впрочем, и у нас, круг ученых-богословов (а не просто церковных публицистов) достаточно узок, то есть надежда на существенное его расширение. Нам, конечно, есть куда стремиться.
Когда смотришь на то огромное количество научных богословских сочинений, которые пишут и издают на Западе, понимаешь, что на сегодняшний день у нас практически каждый, кто начинает трудиться в области богословия, может оказаться родоначальником какого-то современного богословского направления. Нельзя не отметить, что и у нас в последние годы наметился необычайный рост в издании научных журналов. Новые специализированные богословские издания по библеистике, церковной истории, филологии и другим направлениям были учреждены и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в Минске, и в большом количестве региональных семинарий.
Я сам уже 9 лет издаю научный библейский журнал «Скрижали». Новые журналы регистрируются в системе РИНЦ, постепенно начинают входить в список изданий российского ВАКа. Вполне возможно, нам удастся сохранить имеющуюся динамику роста и добиться того, что у нас будет не только много ученых-богословов, но сформируются и узнаваемые научные школы. По крайней мере, хочется на это надеяться.
